Неточные совпадения
Бывало, он еще
в постеле:
К нему записочки несут.
Что? Приглашенья?
В самом деле,
Три дома на вечер зовут:
Там будет бал, там детский праздник.
Куда ж поскачет мой проказник?
С кого
начнет он? Всё равно:
Везде поспеть немудрено.
Покамест
в утреннем уборе,
Надев широкий боливар,
Онегин едет на
бульвар,
И там гуляет на просторе,
Пока недремлющий брегет
Не прозвонит ему обед.
В среду
в 11 часов, пришедши на
бульвар, Лопухов довольно долго ждал Верочку и
начинал уже тревожиться; но вот и она, так спешит.
Лихонин вдруг вспомнил, что
в самом
начале весны он сидел именно на этом
бульваре и именно на этом самом Месте.
— Мне одной там неудобно. Я уж лучше вас на
бульваре подожду,
в самом
начале, на скамейке.
Между прочим, подходило понемногу время первого для фараонов лагерного сбора. Кончились экзамены. Старший курс перестал учиться верховой езде
в училищном манеже. Господа обер-офицеры стали мягче и доступнее
в обращении с фараонами. Потом курсовые офицеры
начали подготовлять младшие курсы к настоящей боевой стрельбе полными боевыми патронами.
В правом крыле училищного плаца находился свой собственный тир для стрельбы, узкий, но довольно длинный, шагов
в сорок, наглухо огороженный от Пречистенского
бульвара.
В один прекрасный летний день,
в конце мая 1812 года, часу
в третьем пополудни, длинный
бульвар Невского проспекта,
начиная от Полицейского моста до самой Фонтанки, был усыпан народом.
Совершенно
в другом роде были литературные чайные вечера у Павловых, на Рождественском
бульваре. Там все,
начиная от роскошного входа с парадным швейцаром и до большого хозяйского кабинета с пылающим камином, говорило если не о роскоши, то по крайней мере о широком довольстве.
Такого рода системе воспитания хотел подвергнуть почтенный профессор и сироту Бахтиарова; но, к несчастию, увидел, что это почти невозможно, потому что ребенок был уже четырнадцати лет и не знал еще ни одного древнего языка и, кроме того, оказывал решительную неспособность выучивать длинные уроки, а лет
в пятнадцать, ровно тремя годами ранее против системы немца,
начал обнаруживать явное присутствие страстей, потому что, несмотря на все предпринимаемые немцем меры, каждый почти вечер присутствовал за театральными кулисами, бегал по
бульварам, знакомился со всеми соседними гризетками и, наконец,
в один прекрасный вечер пойман был наставником
в довольно двусмысленной сцене с молоденькой экономкой, взятою почтенным профессором
в дом для собственного комфорта.
— Поди-ка сюда, поди: я тебе пряничка дам! — говорил он, и когда тот, не совсем доверчиво, подошел, он схватил его за шивороток, повернул у себя на колене и, велев Иосафу нарвать тут же растущей крапивы, насовал ее бедному немому за пазуху, под рубашонку,
в штанишки,
в сапоги, а потом
начал его щекотать. Тот закорчился, зашевелился, крапива принялась его жечь во всевозможных местах. Сначала он визжал только на целый
бульвар, наконец не вытерпел, заговорил и забранился.
Онуфрий. Нет, Сережа, — пополуночи. Все бы это ничего, но только меня губит любовь к людям, Анна Ивановна… Вдруг мне до того жалко стало этого адвоката, что не вытерпел я, прослезился и
начал барабанить кулаками
в дверь, где они с женой почивают: вставай, говорю, адвокат, и жену подымай, пойдем на
бульвар гулять! На
бульваре, брат, грачи поют, так хорошо! Ну и что же?
Теркин даже выбранился, когда вышел на площадку перед
бульваром, где стоял кружком военный оркестр.
В пассаже Главного дома его давила и нестерпимая жара, несмотря на его размеры, от дыхания толпы, не
в одну тысячу, и от лампочек, хотя и электрических, уже зажженных
в начале восьмого.
Сезон
в Москве шел бойко. Но к Новому году меня сильно потянуло опять
в Париж. Я снесся с редакторами двух газет
в Москве и Петербурге и заручился работой корреспондента. А газетам это было нужно. К апрелю 1867 года открывалась Всемирная выставка, по счету вторая. И
в конце русского декабря,
в сильный мороз, я уже двигался к Эйдкунену и
в начале иностранного января уже поселился на самом
бульваре St. Michel, рассчитывая пожить
в Париже возможно дольше.
И по возвращении моем
в Петербург
в 1871 году я возобновил с ним прежнее знакомство и попал
в его коллеги по работе
в"Петербургских ведомостях"Корша; но долго не знал, живя за границей, что именно он ведет у Корша литературное обозрение. Это я узнал от самого Валентина Федоровича, когда сделался
в Париже его постоянным корреспондентом и
начал писать свои фельетоны"С Итальянского
бульвара". Было это уже
в зиму 1868–1869 года.
Живя почти что на самом Итальянском
бульваре,
в Rue Lepelletier, я испытал особого рода пресноту именно от
бульваров.
В первые дни и после венской привольной жизни было так подмывательно очутиться опять на этой вечно живой артерии столицы мира. Но тогда весенние сезоны совсем не бывали такие оживленные, как это
начало входить
в моду уже с 80-х годов.
В мае, к концу его, сезон доживал и пробавлялся кое-чем для приезжих иностранцев, да и их не наезжало и на одну десятую столько, сколько теперь.
Посмотрел он через
бульвар, и взгляд его уперся
в богатые хоромы с башней, с галереей, настоящий замок. И это — купеческий дом! А дальше и еще, и еще…
Начал он стыдить себя: из-за чего же ему-то убиваться, что его сословие беднеет и глохнет? Он — любитель наук, мыслящий человек, свободен от всяких предрассудков, демократ…